Интерпретация образа Иуды в повести Леонида Андреева “Иуда Искариот”

   В повести “Иуда Искариот” (1907 г.) Леонид Андреев “затрагивает целый комплекс нравственно-философских вопросов” (1, 11). В заглавие вынесено имя центрального персонажа, что является наиболее распространенным в мировой литературе способом его представления. Но важно, что писатель не дает никакой информации о своем герое при помощи определений, само имя Иуды уже является ёмким символом.

  
   Центральная фигура повести — один из апостолов, ученик Иисуса, предавший своего учителя и обрекший его на страдания и смерть. Леонид Андреев переосмысливает евангельскую легенду в духе экзистенциализма, делая акцент на тотальном одиночестве своего героя, его отъединенности от всех людей. Вынесение имени персонажа в заголовок говорит о том, что именно его психология, мировоззрение оказываются в центре внимания писателя. Стоит отметить, что в начале века повесть издавалась под заглавием “Иуда Искариот и другие”, которое воспринималось как антитеза. В окончательном варианте заглавия нет имен других персонажей, нет авторских оценок, например, “Иуда-предатель”, “Иуда-злодей” и т. п.

   Само имя “Иуда” древнееврейского происхождения и обозначает “он восхваляет бога”, “бог да будет восславлен”, таким образом заглавие-антропоним, употребляясь без каких-либо оценочных эпитетов, отсылает читателей к значению имени и к евангельской истории. Заглавие повести Леонида Андреева прогнозирует сюжет — описание жизни героя, которая является необычной, особенной; оно формирует представление о трагизме судьбы персонажа — этому способствует обособленность имени героя в заголовке, где оно само маркирует трагизм сюжета.

   В последних строках рассматриваемого произведения заглавие вновь реализуется: естественное завершение жизни героя — смерть, отмеченная печатью трагизма и одиночества: “...и у всех народов, какие были, какие есть, останется он одиноким в жестокой участи своей — Иуда из Кариота, Предатель” (2, 264). Исследователи художественного наследия писателя давали образу заглавного персонажа порой совершенно противоположные оценки. В. Львов-Рогачевский в начале XX века так оценивал его: “В повести “Иуда Искариот и другие” борятся не на жизнь, а на смерть наивный ребенок доверчивый Иисус, верящий людям, и мудрый, злой Иуда, который знает цену даже лучшим, даже любимым ученикам учителя” (3, 44). Исследователь из Орла Н. Н. Арсентьева отмечает: “Андреевский герой во всех его проявлениях имеет одно общее устремление, которое отличает его от библейского двойника, — желание помочь людям, вывести их к свету, найти истину, отнятую богом у него и у людей” (4, 70). Исследователь подчеркивает наличие “сатанизма” в герое Андреева, проводя параллели между Иудой и более поздними образами Анатэмы из одноименной пьесы и Вандергуда из романа “Дневник Сатаны”: “исходя из евангельских данных об Иуде, Андреев показывает его двойственность, внося элементы сатанизма в его облик, и по-своему осмысляет их...” (4, 68).

   И. И. Московкина (профессор из Харькова) называет Иуду “идеологом-бунтарем”, продолжая мысль Н. Н. Арсентьевой: “Это активное экспериментаторско-бунтарское начало отличает Иуду и от Христа и от его учеников, так как оно дьявольского происхождения. Поэтому Иуда предстает у Андреева как Дух сомнения и бунта” (5, 96). Обе исследовательницы отмечают близость Иисуса и Иуды в изображении Андреева, напоминая об известном рисунке писателя, где эти герои очень похожи и изображены под общим нимбом. Вот как описывает его дочь писателя Вера Леонидовна Андреева: “В холле наверху висела картина, нарисованная папой разноцветными мелками. Это головы Иисуса Христа и Иуды Искариота. Они прижались друг к другу, один и тот же терновый венец соединяет их. Но как они непохожи!

   И странная вещь: несмотря на то, что сходства нет никакого, по мере того как всматриваешься в эти два лица, начинаешь замечать удивительное; кощунственное подобие между светлым ликом Христа и звериным лицом Иуды Искариота — величайшего предателя всех времен и народов. Одно и то же великое, безмерное страдание застыло на них. (...) Кажется, что от обоих лиц веет одинаковой трагической обреченностью” (6, 27 — 28).

   В канонических Евангелиях сведения об этом апостоле весьма скупы: Иуда упоминается пять раз Матфеем, два раза — Марком, три раза — Лукой, шесть раз — Иоанном; Матфей сообщает, что Искариот раскаялся в своем поступке и покончил с собой, о мотивах поступка высказывается только Иоанн: по его версии, Иуда, выполняя обязанности казначея, крал деньги из общей казны, “он был просто жалким воришкой и именно из жадности к деньгам дал священникам подкупить себя и предал Иисуса” (7, 191). Леонид Андреев посвящает исследованию его личности целую повесть, вынося в заглавие имя “величайшего предателя”. Важно, что писатель как бы расширяет рамки первоначального текста, дополняя повествование множеством указаний на молву об Иуде, его лживости и ненадежности. Он приводит высказывания людей, которые, по мнению главного героя, злы и порочны.

   Украинский ученый А. Е. Нямцу считает, что этот евангельский персонаж “...по версии русского писателя, посягнул на жизнь Учителя не из-за корыстных побуждений, а ради идеи. Идеи, как оказалось, ложной и безнравственной” (8, 52). Большинство исследователей акцентируют внимание на двойственности персонажа, противоречивости его натуры. Стоит отметить, что Леонид Андреев особо подчеркивает отчужденность Иуды от людей (апостолы неохотно находятся с ним рядом, у него нет друзей, он не стремится ни с кем сблизиться, кроме Иисуса, молва о нем весьма негативна). Показательно, что и другие персонажи Андреева, списанные с библейских пратипов (Елеазар, Василий Фивейский, Самсон) отчуждены от людей, по разным причинам являются изгоями). Писатель вкладывает в уста своего героя многочисленные высказывания о дурном начале в человеке, которые в тексте повести находят постоянное подтверждение: “Но как-то раз, уже далеко отойдя от селения, встретившего их радушно, Фома и Иуда горячо заспорили и, чтобы решить спор, вернулись обратно. Только на другой день догнали они Иисуса с учениками, и Фома имел вид смущенный и грустный, а Иуда глядел так гордо, как будто ожидал, что вот сейчас все начнут его поздравлять и благодарить. Подойдя к учителю, Фома решительно заявил:

— Иуда прав, господи. Это были злые и глупые люди, и на камень упало семя твоих слов” (2, 218-219).

   Однако именно правота Иуды в оценке людей более всего раздражает учеников Христа. Герой Андреева предстает как персонаж, страдающий от одиночества, ему нужна любовь Иисуса, лучшего из людей. Все страдания Иуды происходят от нереализованной жажды любви: ощущая себя достойным ее, всячески стремясь заслужить ее, он неизменно обречен на разочарование.

   Любовь апостола к мессии отличается действенностью: он спасает Учителя и учеников от побоев селян, готов “гору повернуть” ради Иисуса, относится к Христу, как к сыну. Волнения Иуды, его внимание к Учителю в изображении Андреева продиктованы сильным чувством: “Охваченный безумным страхом за Иисуса, точно видя уже капли крови на его белой рубашке, Иуда яростно и слепо бросался на толпу, грозил, кричал, умолял и лгал, и тем дал время и возможность уйти Иисусу и ученикам” (2, 220). Предавая Иисуса в руки солдат, Иуда говорит: “Возьмите его и ведите осторожно. Но только осторожно, вы слыхали?” (2, 247). Показательно, что первая фраза буквально повторяет цитату из Евангелия от Марка (Гл. 14, ст. 44), писатель не случайно вкладывает ее в уста своего героя, дважды звучит в этой фразе слово “осторожно”, свидетельствующее о бережном отношении Иуды к Христу.

   Образы апостолов в повести лишены своей традиционной возвышенности, автор “выписывает” их характеры, подчеркивая контрастность Иуды. В целях “снижения” образов апостолов Л. Н. Андреев вводит в повесть сцену спора Петра и Иоанна о первенстве, о месте рядом с Иисусом. Их ссора напоминает бытовую перебранку, однако ни один из них не решился остаться рядом с Учителем в минуту опасности и смерти. Писатель специально заостряет внимание на отречении Петра, создавая своеобразное предисловие к сценам страстей Христовых. Лишь Иуда не покидает Учителя до самого конца, он решает во всем следовать за ним, обрекая себя на презрение и смерть, разделяет судьбу Иисуса. Общность их в том, что оба покинуты, одиноки. Чтобы доказать Христу свою любовь, силу чувства, герой Андреева вынужден сначала его предать, чтобы продемонстрировать наглядно свой тезис о дурном в человеке, обречь Иисуса на одиночество, унижения, которые испытал он сам, и разделить его судьбу, ведь никто из учеников уже не претендует на место рядом.

   А. Е. Нямцу утверждает: “Итог жизни Иуды в повести традиционен: он раскаивается в содеянном, возвращает священникам деньги и после этого “пошел и удавился” (Матфей, 27:5)” (8, 50). Но сам текст Леонида Андреева не позволяет согласиться с этим суждением. В повести отсутствует мотив раскаяния Иуды, который убежден в правильности своего поступка. Автор повести иначе расставляет акценты: “Иуда давно уже, во время своих одиноких прогулок, наметил то место, где он убьет себя после смерти Иисуса” (подчеркнуто мною — Е. И.) (2, 263). Евангельский персонаж подобного не делал, и лишь Матфей сообщает о факте раскаяния и самоубийства апостола-предателя, которое предстает как спонтанный порыв: “Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и раскаявшись, возвратил тридцать сребренников... пошел и удавился” (Матфей. 27:3 — 5). Монолог героя Л. Н. Андреева свидетельствует о его желании приблизиться к Учителю ценою смерти: “Ты слышишь, Иисус? Теперь ты мне поверишь? Я иду к тебе. Встреть меня ласково, я устал. Я очень устал. Потом мы вместе с тобою, обнявшись, как братья, вернемся на землю. Хорошо?” (2, 263).

   Сохраняя внешнюю канву евангельских событий, писатель существенно меняет акценты. Концентрируя внимание на фигуре величайшего предателя, он изображает Иуду как яркую личность, совмещающую в себе противоречивые начала, страдающую от одиночества и стремящуюся разрушить его путем приближения к лучшему из людей. Андреев сохраняет мотив лживости героя, но наделяет его при этом отвагой и преданностью, поэтому ложь Иуды предстает как форма защиты Иисуса. Его Иуда — это своеобразный мученик: его жертва такая же сознательная, как и жертва Христа. Автор предпринял попытку реабилитации Иуды, что совпадало с учением средневековых гностиков, видевших в странном поступке апостола величайший смысл и жертву. С. С. Аверинцев отмечает: “Гностическая секта каинитов понимала предательство Иуды Искариота как исполнение высшего служения, необходимого для искупления мира и предписанного самим Христом; эта точка зрения, находящаяся в резком противоречии со всей христианской традицией, была высказана во 2 в. и нашла некоторые отголоски в литературе 20 в.” (9, 261). Повесть Л. Н. Андреева, несомненно, является одним из таких отголосков, дополненных авторским трагическим осмыслением.

--------------------------------------------------------

Литература:

1. Мосиенко М. В. Традиции древнерусской агиографии в прозе русского литературного модерна начала 20 в. (Л. Андреев, В. Брюсов, Д. Мережковский): Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. — Киев, 1991.
2. Андреев, Л. Н. Иуда Искариот / Л. Н. Андреев // Собр. соч.: В 6 т. — М.: Художественная литература, 1990. Т. 2
3. Львов-Рогачевский В. Леонид Андреев. Критический очерк с приложением хронологической канвы и библиографического указателя. — М., 1923.
4. Арсентьева Н. Н. О природе образа Иуды Искариота //Творчество Леонида Андреева: Исследования и материалы. — Курск, 1983. — С. 63 — 75.
5. Московкина И. И. Проза Леонида Андреева. Жанровая система, поэтика, художественный метод: Уч. пособие. — Харьков: ХГУ, 1994.
6. Андреева В. Дом на Черной речке. — М., 1980.
7. Косидовский З. Сказания евангелистов /Пер. с польск. Послесл. и примеч. И. С. Свенцицкой. — 2-е изд. — М.: Политиздат, 1979.
8. Нямцу Е. А. Новый завет и мировая литература — Черновцы: Черновицкий госуниверситет, 1993.

9. Мифологический словарь. — М.: Советская энциклопедия, 1991.

© Елена Исаева