Мотив тайны в повести Леонида Андреева “Жизнь Василия Фивейского”

Все творчество писателя, по его собственному признанию, было подчинено решению “проклятых вопросов”: о смысле человеческой жизни, о борьбе Добра и Зла, о смерти, о ничтожности человека в сопоставлении со Вселенной. Произведения Л. Андреева отличаются философичностью, причем мировосприятие художника было трагическим, в его настроениях преобладало ощущение тотального одиночества, отчуждения личности, обреченной на страдания.

   Поэтому практически во всех произведениях Л. Андреева мир изображается враждебным и в то же время равнодушным по отношению к человеку. Загадка этой враждебности мучила писателя всю жизнь, из-за тайн бытия страдают и его герои, пытающиеся постичь законы мироздания.

Инвариантным в поэтике Андреева является мотив тайны, часто он выполняет сюжетообразующую функцию. Тайна в его произведениях обычно связана с неблагополучием, трагизмом. Порой она раскрывается, но чаще и герой, и автор, и читатели остаются перед загадкой. Мотив тайны актуализируется в ряде произведений, яркое воплощение он получает в повести 1903 года “Жизнь Василия Фивейского”.

“Жизнь страшная и непонятная вещь” (1), — утверждал Андреев, это убеждение получает отчетливое и яркое воплощение в повести “Жизнь Василия Фивейского”. В произведении реализуется основной принцип мировоззрения писателя: представление о господстве в жизни страшного и непонятного начала, о безумии мира. Две фразы в тексте повести являются ключевыми для понимания образа главного героя и его жизни и одновременно иллюстрируют взгляд на мир и бытие человека самого Андреева: “Над всею жизнью Василия Фивейского тяготел суровый и загадочный рок” (I, 489), “Отца Василия не любил никто” (I, 492). С начала произведения в него входит загадочное, автор сообщает нам о необычности своего героя, отмеченного печатью несчастий, бед, какого-то неведомого проклятия. Автор не знает, кем проклят отец Василий, какой силой. Ведущим в этом произведении является мотив тайны.

Как же создается ощущение тайны? В самом начале повести говорится о воздействии на жизнь героя некой трансцендентной силы, воплощенной в художественной системе Леонида Андреева под именем рока: “Над всею жизнью Василия Фивейского тяготел суровый и загадочный рок. Точно проклятый неведомым проклятием, он с юности нес тяжелое бремя печали, болезней и горя, и никогда не заживали на сердце его кровоточащие раны” (I, 489). Уже в первом абзаце произведения — указание на загадку, таинственность причин, заставляющих героя страдать. Недомолвки, умолчания, скрытость причин страданий героя от автора и читателя — важный элемент поэтики таинственного в повести Андреева.

Этой же цели служит форма повествования, напоминающая житийную литературу, для которой характерны мотивы чуда, тайны, окружающей жизнь святого. К агиографической литературе предъявлялись особые требования, существовал своеобразный канон: будущий святой рождался от благочестивых родителей, с раннего детства отличался аскетизмом и любовью к церкви и церковным обрядам, в монашестве вел подвижническую жизнь, успешно противостоял козням дьявола и совершал чудеса. Многое в повести Андреева соответствует этому канону: герой — “сын покорного и терпеливого отца, захолустного священника...” (I, 489); все невзгоды он выносит со смирением истинного христианина, принимая их как должное: “...он сам был терпелив и покорен...” (I, 489), после смерти жены жизнь его отличается монашеским аскетизмом, в Бога он верил “торжественно и просто” и противостоял козням дьявола (под ними подразумеваются те беды и несчастья, которые выпадают на долю героя, искушая его). Форма повествования интригует читателя, толкает на путь ложных предположений и умозаключений. Существенно также то, что определенный период жизни героя передан весьма схематично, общо, подробное повествование начинается с момента описания гибели сына, которая стала завязкой сюжетного действия.

Следующее звено, способствующее утверждению таинственного, — сюжет: нагнетание бед и несчастий, складывающихся в цепь роковых стечений обстоятельств (гибель сына, пьянство попадьи, страх, преследующий ее и доводящий до попытки самоубийства, рождение сына-идиота, отчуждение дочери, пожар и гибель жены). Эта цепь событий приводит героя к мысли о своей избранности, что в свою очередь порождает в нем претензии на особую роль, а в результате оканчивается трагедией одиночества и обманутости.

Отец Василий проходит путь ложных открытий: сначала он считает, что необходимо изменить свою жизнь (снять сан священника) и несчастья прекратятся. Окрыленный надеждой, он решительно настроен порвать с прошлым, но несчастье с попадьей, погибшей во время пожара, воспринимается им как новое испытание, символ избранничества. В финале повести герой ощущает себя обманутым Богом, и это наполняет его сознание горечью отчаяния.

Среди факторов, служащих созданию тайны, стоит отметить библейские и античные аллюзии. Само имя заглавного персонажа (он носит фамилию Фивейский) заставляет читателя, знакомого с античной литературой, ожидать страшной тайны, подобной истории знаменитого Эдипа из многострадальных Фив, преданных мору за невольные преступления их правителя, совершенные по незнанию, из-за тщетных попыток избежать предназначенного. Тем самым уже в названии произведения задается трагический тон всему повествованию.

Ощущению тайны способствуют и библейские аллюзии — соотнесенность судьбы главного героя с судьбой Иова многострадального, чьи попытки проникнуть в тайны мироздания потерпели крах. Важно еще и то, что сам о. Василий в определенный момент начинает осознавать себя избранником Божьим: “Всю жизнь его Бог обратил в пустыню, но лишь для того, чтобы не блуждал он по старым, изъезженным дорогам, по кривым и обманчивым путям, как блуждают люди, а в безбрежном и свободном просторе ее искал нового и смелого пути... Он избран” (I, 528-529). Такие мысли посещают героя после смерти попадьи. Но для чего он избран — остается тайной для самого героя.

Сам стиль произведения способствует рождению тайны. По меткому замечанию В. А. Келдыша, “...двуплановость становится основной стилевой приметой произведения”2, “...житейскому плану произведения все время сопутствует другой, обобщенно-экспрессивный план, окружая ореолом мрачно-таинственного, загадочно-невнятного обыденные как будто явления и характеры”². Причем эти два плана в повести не просто соприкасаются, сосуществуют, они переплетаются, взаимопроникают (подобным образом происходит “вхождение” “ершалаимских” глав в “московские” в романе М. А. Булгакова “Мастер и Маргарита”). Таинственное в его страшном, враждебном человеку проявлении становится признаком жизни, ее полноправной частью. Стиль произведения является отражением “расколотого” сознания героев, которым мир предстает в своей “ужасной” ипостаси, и одновременно передает авторское ощущение нестабильности жизни. В связи с этим в повести появляются образы-фантомы — символы враждебной загадочности мира: страх, поработивший сначала попадью, а потом и всех домашних, метель — символ враждебности мира, рок — воплощение основного закона жизни, сын-идиот, символизирующий абсурдность, хаотичность действительности, бессмысленность человеческих порывов. Они пугают героев своей мрачной таинственностью и способствуют выражению авторского сознания.

Своеобразная объективно-субъективная форма повествования, когда автор, подобно герою, не владеет знанием причин несчастий, тоже служит цели нагнетания таинственности. Изображение событий дано извне (повествование ведется от третьего лица), но в их подаче чувствуется авторская оценка, которая во многом совпадает с оценкой героя: Андреева тоже волнует загадочное, полное несчастий бытие Василия Фивейского, его также возмущает несправедливость распределения благ в жизни, его пугает таинственная закономерность бед и страданий, выпадающих на долю его героя: “По-прежнему незримый враг наносил удары...” (I, 496). Эта фраза в повести передает и авторскую оценку происходящего, и восприятие жизни героем.

Ощущение таинственности и враждебности происходящего создается благодаря специфическому использованию в тексте повести личных местоимений, которые несут печать неопределенности: “Она бесновалась у дверей, мертвыми руками ощупывала стены, дышала холодом, с гневом поднимала мириады сухих, злобных снежинок и бросала их с размаху в стекла... Она нашла” (I, 536). Тем самым образ метели (в приведенном отрывке речь идет о ней) выходит за рамки обозначения явления природы и приобретает символическое и мифологическое значение враждебной силы.

Тайна связывается в повести с понятием Рока, за таинственным в рассматриваемом произведении Леонида Андреева скрывается трагическое, что, несомненно, является выражением мрачного взгляда на мир. Тайна связана с ужасом, с трансцендентным, это — основа бытия. “Проклятые вопросы” и в этом произведении писателя остаются без ответа. Ощущение трагизма бытия в сознании героя повести возникает от того, что ему никогда не суждено получить ответы на интересующие его вопросы. Для библейского Иова так и осталось тайной, в чем его вина, для о. Василия таинственно все существование людей, их боль, их муки не имеют рационального объяснения. Автор тоже не указывает причин несчастий своего героя, что укрепляет представление о загадочности человеческого бытия. Сам Андреев признавался, что он только задает вопросы, но не отвечает на них, согласно авторской концепции, на подобные вопросы человек никогда не услышит ответа. Таким образом, поэтика андреевских произведений служит декларации его собственных философских взглядов.

Литература:

1 Андреев В. Детство. - М., 1963. - С. 156. 

2 Келдыш, В. А. Русский реализм начала 20 века. - М.: Наука, 1975. - С. 180.
3. Андреев, Л. H. Собр. соч.: В 6 т. [Текст] / Л. Н. Андреев. — М.: Художественная литература, 1990–1996. — T. 1. - 6. В скобках указан номер тома.
© Елена Исаева